Какое занятие в Шанинке вас особенно вдохновило? С этим вопросом мы пришли к студентам и выпускникам. Вспоминают разное: профессорский пиджак Сергея Эдуардовича Зуева, чтение “Самоубийства” Дюркгейма, легкую иронию текстов XVI века, пары по академическому письму. Мы показали собранные истории преподавателям, о которых шла речь и попросили их дать небольшой комментарий.
Олег Соколенко
Выпускник УСКП Шанинки 2010 года, корреспондент ForbesПомню Сергея Эдуардовича Зуева на первом занятии в магистратуре на факультете управления социокультурными проектами Шанинки. Нам рассказывали о том, что мы поступили в необычный вуз и будем учиться делать необычные вещи. Сергей Эдуардович был тогда деканом факультета и выступал первым. С трубкой во рту, в “профессорском” пиджаке, с полуседой бородой и мудрой хитринкой во взгляде, он показался мне кем-то вроде сэра Джуффина Халли из книжек Макса Фрая — добрым и могучим чародеем. Как оказалось, это впечатление было недалеко от истины.
“Никакая серьёзная проблема, — говорил он, — не может быть решена на том же уровне, на котором она возникает”. Тогда эта идея показалась мне странной, несмотря на примеры, которые приводил мой учитель. Но теперь, спустя 10 лет, я, кажется, его понял.
Илья Новиков
Современная социальная теория, 2 курсЕсли выделять конкретное занятие, поразившее меня до глубины души, то это, скорее всего, наша первая пара по академическому чтению с Ильей Валерьевичем Пресняковым. Я относился к предмету скептически: художественную литературу я как-то в последние годы перестал читать, а тут, значит, предполагалось, что я еженедельно буду читать кучу страниц научных социологических работ. Но уже на первой лекции Илья Валерьевич меня (да и большую часть группы) мощно замотивировал своей активной, живой подачей и интригующими вопросами про ожидающий нас текст, "Самоубийство" Дюркгейма. В общем, к своему удивлению, я полностью прочитал книгу и, как следствие, перестал бояться тягомотных социологических исследований.
Комментарий от Ильи Валерьевича Преснякова:
Цель курса «Академическое чтение» вполне очевидна: подробным образом проанализировать содержание, цель и развитие аргумента, который предлагает автор. Это значит – собрать из произведения коллекцию проблемных мест, доказательств и переменных, напряжений и оговорок, теорем и аксиом.
Для этого чтение должно быть внимательным, скрупулезным, дотошным и, если угодно, даже «душным» (сам текст в идеале — нет). «Подушнить» за чтением — значит въедливо цепляться за каждый разворот, везде, где можно и хватает сил, проблематизировать написанное. Никаких «заплат» и крупных «мазков».
Мне хотелось показать коллегам, что в этом смысле чтение похоже на обстоятельное разбирательство, расследование или триллер, финал которого непредсказуем. Он может как восхитить, так и разочаровать. Если при этом удаётся культивировать желание дальнейшего поиска – совсем хорошо.
Цель курса «Академическое чтение» вполне очевидна: подробным образом проанализировать содержание, цель и развитие аргумента, который предлагает автор. Это значит – собрать из произведения коллекцию проблемных мест, доказательств и переменных, напряжений и оговорок, теорем и аксиом.
Для этого чтение должно быть внимательным, скрупулезным, дотошным и, если угодно, даже «душным» (сам текст в идеале — нет). «Подушнить» за чтением — значит въедливо цепляться за каждый разворот, везде, где можно и хватает сил, проблематизировать написанное. Никаких «заплат» и крупных «мазков».
Мне хотелось показать коллегам, что в этом смысле чтение похоже на обстоятельное разбирательство, расследование или триллер, финал которого непредсказуем. Он может как восхитить, так и разочаровать. Если при этом удаётся культивировать желание дальнейшего поиска – совсем хорошо.
Максим Дрождин
Мировая политика, 2 курсВторая пара по политологии в моей жизни окончательно определила моё направление обучения. Началось всё с «Государя» Макиавелли, который неожиданно увлек меня нестандартностью и лёгкой иронией, необычной для текстов 16-го века.
Это была первая пара, на которой я понял, чем мне нравится и хочется заниматься. Александр Владимирович Зарицкий проделывал невероятную работу с текстом. Меня сразила возможность применения "Государя" сейчас — никогда бы не подумал, что можно читать что-либо столь "древнее" и понимать это так ясно, будто автор пишет о сегодняшнем дне.
Иоанна Ремнева
Современная социальная теория, 2 курсМне хочется рассказать не про какое-то конкретное занятие, а вообще про все пары по академическому письму с Нильсом Кловайтом. Иногда сидишь над домашним заданием, в десятый раз пытаясь сформулировать хороший запрос в Scopus, и думаешь: «Зачем это все надо, какой нудный кошмар». А потом приходишь на пару, обсуждаешь все это с Нильсом, и вдруг начинаешь видеть, как это все важно, очень заряжаешься. Сразу хочется бежать домой, rigorously (не получается подобрать хороший русский эквивалент) писать эссе, правильно оформлять все цитаты и ссылки и вычитывать каждую букву (к сожалению, иногда этот запал пропадает).
Комментарий от Нильса Кловайта:
Абсолютно согласен с тем, что иногда наши академические конвенции могут казаться слишком педантичными и громоздкими. Надеюсь, на курсе академического письма мне удалось показать, что наука — это детализированная, нетривиальная, сложная работа. Это не рок-н-ролл, тут мало эффектных взрывов и духоподъемных речей перед толпой фанатов, которые тебя обожают, это часто даже не баттл-рэп. Научная деятельность проходит в пространстве с размытыми границами, спорными аргументами, среди сетей взаимосвязанных ученых. В университете нам часто начинает казаться, что научные статьи — это те великие работы из списка, которые мы должны прочитать. Мы не принимаем во внимание две вещи.
Во-первых, великие работы появились ровно том же самом пространство неопределенного дискурса, которое мы, современные ученые, можем открывать, препарировать, разграничивать, перечеркивать. Будущая классика науки пишется прямо сейчас, а незаметные дискуссии, рассеянные по множеству работ, написанных разными авторами в разные времена, могут постепенно превратиться в школы мысли, о которых потом будут рассказывать в учебниках. Нам говорят, что читать, и почему это хорошо – и так всем легче, но, мне кажется, было бы чудесно понять, на какой позиции вы сами стоите в современных дискуссиях, где консенсус еще только формируется, и мы можем на него повлиять.
Во-вторых, великие работы прошлого вошли в списки обязательного чтения. Это необычное свойство текста — в реальном мире большая часть людей не хочет читать наши статьи, а еще больше вообще не нуждается в этом. В академическом письме нельзя думать: “главное написать, а кто-нибудь прочитает”. Ученым нужно проделать немало труда , чтобы достучаться до потенциального читателя. Этот труд начинается с изучения написанного другими учеными (которые и должны быть главными читателями наших будущих текстов), ощутимых лакун в знании и понимании, и нашей способности объяснить, какой вклад внесет наша собственная работа. Такое умение преподнести работу дается тяжело. Нужно проводить различения, которых до этого не было, работать с разношерстными концептуальными источниками, препарировать и пересобирать предыдущие работы в неожиданные ассамбляжи.
Изучение академического письма лежит на перекрестке между запутанной вселенной неразгаданной классики и академическими практиками, которые помогают ученому найти своего читателя. Часто это нудно, сложно, может быть, даже уныло — мы ведь говорим о работе. Но, надеюсь, у нас получилось найти в этом занятии смысл, обратить знание научных трудов на пользу себе и в процессе немного услышать собственный независимый академический голос.
Абсолютно согласен с тем, что иногда наши академические конвенции могут казаться слишком педантичными и громоздкими. Надеюсь, на курсе академического письма мне удалось показать, что наука — это детализированная, нетривиальная, сложная работа. Это не рок-н-ролл, тут мало эффектных взрывов и духоподъемных речей перед толпой фанатов, которые тебя обожают, это часто даже не баттл-рэп. Научная деятельность проходит в пространстве с размытыми границами, спорными аргументами, среди сетей взаимосвязанных ученых. В университете нам часто начинает казаться, что научные статьи — это те великие работы из списка, которые мы должны прочитать. Мы не принимаем во внимание две вещи.
Во-первых, великие работы появились ровно том же самом пространство неопределенного дискурса, которое мы, современные ученые, можем открывать, препарировать, разграничивать, перечеркивать. Будущая классика науки пишется прямо сейчас, а незаметные дискуссии, рассеянные по множеству работ, написанных разными авторами в разные времена, могут постепенно превратиться в школы мысли, о которых потом будут рассказывать в учебниках. Нам говорят, что читать, и почему это хорошо – и так всем легче, но, мне кажется, было бы чудесно понять, на какой позиции вы сами стоите в современных дискуссиях, где консенсус еще только формируется, и мы можем на него повлиять.
Во-вторых, великие работы прошлого вошли в списки обязательного чтения. Это необычное свойство текста — в реальном мире большая часть людей не хочет читать наши статьи, а еще больше вообще не нуждается в этом. В академическом письме нельзя думать: “главное написать, а кто-нибудь прочитает”. Ученым нужно проделать немало труда , чтобы достучаться до потенциального читателя. Этот труд начинается с изучения написанного другими учеными (которые и должны быть главными читателями наших будущих текстов), ощутимых лакун в знании и понимании, и нашей способности объяснить, какой вклад внесет наша собственная работа. Такое умение преподнести работу дается тяжело. Нужно проводить различения, которых до этого не было, работать с разношерстными концептуальными источниками, препарировать и пересобирать предыдущие работы в неожиданные ассамбляжи.
Изучение академического письма лежит на перекрестке между запутанной вселенной неразгаданной классики и академическими практиками, которые помогают ученому найти своего читателя. Часто это нудно, сложно, может быть, даже уныло — мы ведь говорим о работе. Но, надеюсь, у нас получилось найти в этом занятии смысл, обратить знание научных трудов на пользу себе и в процессе немного услышать собственный независимый академический голос.
Анастасия Переворуха
Менеджмент креативных проектов, 3 курсУ нас последний месяц шел курс, который называется "Экономика культуры" и мне очень понравились эти занятия. Вела их преподавательница из Англии, Дженнифер Хинвес, и поэтому они все были на прекрасном английском языке, было очень приятно её слушать. Она постоянно рассказывала про международные проекты, и, поскольку мы на курсе в основном изучаем российские кейсы, было интересно посмотреть, что делают в других странах. Она очень активно вовлекала нас в процесс. То, что мы обсуждали, перекликалось с нашим общим бэкграундом, с тем, что мы изучаем на других парах. Она всегда спрашивала наше мнение, убеждала, что мы всё поняли, и разъясняла нам непонятные термины.
Александр Артамонов
Сотрудник, преподаватель и выпускник ШанинкиСамым необычным, когда я учился, был курс "Туризм и туристическая инфраструктура", который вёл в 2001/2002 году Николай Алексеевич Никишин. Одно из занятий было посвящено организации туризма в Шотландии. Николай Алексеевич принёс на занятие видеокассету с фильмом "Whiskey trail", где рассказывалось о специальном железнодорожном туристическом маршруте по винокурням Шотландии и.. бутылку того, что пили там туристы. Каждому досталось примерно по напёрстку, но эффект был незабываемый.
Ольга Лукинова
Выпускница Шанинки 2011 годаЯ помню занятия по креативным индустриям на Винзаводе и по технике анализа художественного текста – в Третьяковской галерее. А Сергей Эдуардович Зуев на занятиях нас по многу раз спрашивал «Зачем нужна история?», а мы постоянно искали ответ, и на этот вопрос невозможно было ответить окончательно.